«ГОРЕ ОТ УМА»: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ

Опубликовано: Октябрь 4, 2017 в 21:02

«ГОРЕ ОТ УМА»: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ

 

ГОРЕ ОТ УМА: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ WayISay

Комедия «ГОРЕ ОТ УМА», (1822-1824гг.)

Грибоедов А.С. WayISay Горе от умаАлександр Сергеевич Грибоедов (04.01.1795 — 30.01.1829 гг.)

русский дипломат, поэт, драматург, пианист и композитор

 

 

Эта комедия «Горе от ума» – наш выбор к статье

«ЗАЧЕМ МЫ СПЛЕТНИЧАЕМ?»

 

Прекрасная, тонкая и последовательная комедия о зарождении, распространении и последствиях сплетен, об обществе, в котором расцветают пересуды и осуждения каждого слова и действия. «У нас ругают везде, а всюду принимают.»

 

Отрывок из комедии о распространении слухов Чацким:

ДЕЙСТВИЕ I

 

Явление 7

(…)

София:Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!

Где ж лучше?

 

ГОРЕ ОТ УМА: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ WayISayЧацкий: Где нас нет.

Ну что ваш батюшка? все Английского клоба

Старинный, верный член до гроба?

Ваш дядюшка отпрыгал ли свой век?

А этот, как его, он турок или грек?

Тот черномазенький, на ножках журавлиных,

Не знаю как его зовут,

Куда ни сунься: тут, как тут.

В столовых и в гостиных?

А трое из бульварных лиц,

Которые с полвека молодятся?

Родных мильон у них, и с помощью сестриц

Со всей Европой породнятся.

А наше солнышко? наш клад?

На лбу написано: Театр и Маскерад;

Дом зеленью раскрашен в виде рощи,

Сам толст, его артисты тощи.

На бале, помните, открыли мы вдвоем

За ширмами, в одной из комнат посекретней,

Был спрятан человек и щелкал соловьем,

Певец зимой погоды летней.

А тот чахоточный, родня вам, книгам враг,

В ученый комитет который поселился

И с криком требовал присяг,

Чтоб грамоте никто не знал и не учился?

Опять увидеть их мне суждено судьбой!

Жить с ними надоест, и в ком не сыщещь пятен?

Когда ж пространствуешь, воротишься домой,

И дым Отечества нам сладок и приятен!

 

София: Вот вас бы с тетушкою свесть,

Чтоб всех знакомых перечесть.

 

Чацкий: А тетушка? все девушкой, Минервой?

Все фрейлиной Екатерины Первой?

Воспитанниц и мосек полон дом?

Ах! к воспитанью перейдем.

Что нынче, так же, как издревле,

Хлопочут набирать учителей полки,

Числом поболее, ценою подешевле?

Не то, чтобы в науке далеки;

В России, под великим штрафом,

Нам каждого признать велят

Историком и геогра́фом!

Наш ментор, помните колпак его, халат,

Перст указательный, все признаки ученья

Как наши робкие тревожные умы,

Как с ранних пор привыкли верить мы,

Что нам без немцев нет спасенья! —

А Гильоме, француз, подбитый ветерком?

Он не женат еще?

 

София: На ком?

 

Чацкий: Хоть на какой-нибудь княгине

Пульхерии Андревне, например?

 

София: Танцмейстер! можно ли!

 

Чацкий: Что ж, он и кавалер.

От нас потребуют с именьем быть и в чине,

А Гильоме!.. — Здесь нынче тон каков

На съездах, на больших, по праздникам приходским

Господствует еще смешенье языков:

Французского с нижегородским? —

 

София: Смесь языков?

 

Чацкий: Да, двух, без этого нельзя ж.

 

София: Но мудрено из них один скроить, как ваш.

 

Чацкий: По крайней мере не надутый.

Вот новости! — я пользуюсь минутой,

Свиданьем с вами оживлен,

И говорлив; а разве нет времен,

Что я Молчалина глупее? Где он, кстати?

Еще ли не сломил безмолвия печати?

Бывало песенок где новеньких тетрадь

Увидит, пристает: пожалуйте списать.

А впрочем, он дойдет до степеней известных,

Ведь нынче любят бессловесных.

 

София (в сторону): Не человек, змея!

(Громко и принужденно)

Хочу у вас спросить:

Случалось ли, чтоб вы смеясь? или в печали?

Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали?

Хоть не теперь, а в детстве может быть.

 

Чацкий: Когда все мягко так? и нежно, и незрело?

На что же так давно? вот доброе вам дело:

Звонками только что гремя

И день и ночь по снеговой пустыне,

Спешу к вам, голову сломя.

И как вас нахожу? в каком-то строгом чине!

Вот полчаса холодности терплю!

Лицо святейшей богомолки!..

И все-таки я вас без памяти люблю.

Минутное молчание.

Послушайте, ужли слова мои все колки?

И клонятся к чьему-нибудь вреду?

Но если так: ум с сердцем не в ладу.

Я в чудаках иному чуду

Раз посмеюсь, потом забуду;

Велите ж мне в огонь: пойду как на обед.

 

София:Да, хорошо сгорите, если ж нет?

 


Отрывок из комедии о распространении слухов о Чацком:

ДЕЙСТВИЕ III

 

Явление 14

ГОРЕ ОТ УМА: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ WayISayСофия (про себя): Ах! этот человек всегда

Причиной мне ужасного расстройства!

Унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!

 

Г. N. (подходит):Вы в размышленье.

 

София: Об Чацком.

 

Г. N.: Как его нашли по возвращеньи?

 

София: Он не в своем уме.

 

Г. N.: Ужли с ума сошел?

 

София (помолчавши): Не то, чтобы совсем…

 

Г. N.: Однако есть приметы?

 

София (смотрит на него пристально): Мне кажется.

 

Г. N.: Как можно, в эти леты!

 

София: Как быть!

(В сторону.)

Готов он верить!

А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить,

Угодно ль на себе примерить?

(Уходит.)

 

Явление 15

Г. N.: С ума сошел!.. Ей кажется… вот на!

Недаром? Стало быть… с чего б взяла она!

Ты слышал?

 

Г. D.: Что?

 

Г. N.: Об Чацком?

 

Г. D.: Что такое?

 

Г. N.: С ума сошел!

 

Г. D.: Пустое.

 

Г. N.: Не я сказал, другие говорят.

 

Г. D.: А ты расславить это рад?

 

Г. N.: Пойду, осведомлюсь; чай кто-нибудь да знает.

(Уходит.)

 

Явление 16

Г. D.: Верь болтуну!

Услышит вздор, и тотчас повторяет!

Ты знаешь ли об Чацком?

 

Загорецкий: Ну?

 

Г. D.: С ума сошел!

 

Загорецкий: А! знаю, помню, слышал.

Как мне не знать? примерный случай вышел;

Его в безумные упрятал дядя-плут…

Схватили, в желтый дом, и на́ цепь посадили.

 

Г. D.: Помилуй, он сейчас здесь в комнате был, тут.

 

Загорецкий: Так с цепи, стало быть, спустили.

 

Г. D.: Ну, милый друг, с тобой не надобно газет,

Пойду-ка я, расправлю крылья,

У всех повыспрошу; однако, чур! секрет.

(Уходит.)

 

Явление 17

Загорецкий: Который Чацкий тут? — Известная фамилья.

С каким-то Чацким я когда-то был знаком.

Вы слышали об нем?

 

Графиня внучка: Об ком?

 

Загорецкий: Об Чацком, он сейчас здесь в комнате был.

 

Графиня внучка: Знаю.

Я говорила с ним.

 

Загорецкий: Так я вас поздравляю:

Он сумасшедший…

 

Графиня внучка: Что?

 

Загорецкий: Да, он сошел с ума.

 

Графиня внучка: Представьте, я заметила сама;

И хоть пари держать, со мной в одно вы слово.

 

Явление 18

Графиня внучка: Ah! grand’maman, вот чудеса! вот ново!

Вы не слыхали здешних бед?

Послушайте. Вот прелести! вот мило!..

 

ГОРЕ ОТ УМА: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ WayISayГрафиня бабушка: Мой труг, мне уши залошило;

Скаши покромче…

 

Графиня внучка: Время нет!

(Указывает на Загорецкого.)

Il vous dira toute I’histoire 5.

Пойду, спрошу…

(Уходит.)

 

Явление 19

Графиня бабушка: Что? что? уж нет ли здесь пошара?

 

Загорецкий: Нет, Чацкий произвел всю эту кутерьму.

 

Графиня бабушка: Как, Чацкого? Кто свел в тюрьму?

 

Загорецкий: В горах изранен в лоб, сошел с ума от раны.

 

Графиня бабушка: Что? К фармазанам в клоб? Пошел он в пусурманы?

 

Загорецкий: Ее не вразумишь.

(Уходит.)

 

Графиня бабушка: Антон Антоныч! Ах!

И он пешит, все в страхе, впопыхах.

 

Явление 20

Графиня бабушка: Князь, князь! Ох, этот князь, по палам, сам чуть тышит!

Князь, слышали?

 

Князь: А-хм?

 

ГОРЕ ОТ УМА: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ WayISayГрафиня бабушка: Он ничего не слышит!

Хоть, мошет видели, здесь полицмейстер пыл?

 

Князь: Э-хм?

 

Графиня бабушка: В тюрьму-та, князь, кто Чацкого схватил?

 

Князь: И-хм?

 

Графиня бабушка: Тесак ему, да ранец,

В солтаты! Шутка ли! переменил закон!

 

Князь: У-хм?

 

Графиня бабушка: Да!.. в пусурманах он!

Ах! окаянный волтерьянец!

Что? а? Глух, мой отец; достаньте свой рошок.

Ох! глухота польшой порок.

 

Явление 21

Хлёстова: С ума сошел! прошу покорно!

Да невзначай! да как проворно!

Ты, Софья, слышала?

 

Платон Михайлович: Кто первый разгласил?

 

Наталья Дмитриевна: Ах, друг мой, все!

 

Платон Михайлович: Ну, все, так верить поневоле,

А мне сомнительно.

 

Фамусов (входя): О чем? о Чацком, что ли?

Чего сомнительно? Я первый, я открыл!

Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!

Попробуй о властях, и невесть что наскажет!

Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,

Хоть пред монаршиим лицом,

Так назовет он подлецом!..

 

Хлёстова: Туда же из смешливых;

Сказала что-то я — он начал хохотать.

 

Молчалин: Мне отсоветовал в Москве служить в Архивах.

 

Графиня внучка: Меня модисткою изволил величать!

 

Наталья Дмитриевна: А мужу моему совет дал жить в деревне.

 

Загорецкий: Безумный по всему.

Графиня внучка

Я видела из глаз.

 

Фамусов: По матери пошел, по Анне Алексевне;

Покойница с ума сходила восемь раз.

 

Хлёстова: На свете дивные бывают приключенья!

В его лета с ума спрыгну́л!

Чай, пил не по летам.

 

Княгиня: О! верно…

 

Графиня внучка: Без сомненья.

 

Хлёстова: Шампанское стаканами тянул.

 

Наталья Дмитриевна: Бутылками-с, и пребольшими.

 

Загорецкий (с жаром): Нет-с, бочками сороковыми.

 

Фамусов: Ну вот! великая беда,

Что выпьет лишнее мужчина!

Ученье — вот чума, ученость — вот причина,

Что нынче, пуще, чем когда,

Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

 

Хлёстова: И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних

От пансионов, школ, лицеев, как бишь их;

Да от ланкартачных взаимных обучений.

 

Княгиня: Нет, в Петербурге институт

Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:

Там упражняются в расколах и в безверьи,

Профессоры!! — У них учился наш родня,

И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.

От женщин бегает, и даже от меня!

Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,

Князь Федор, мой племянник.

 

Скалозуб: Я вас обрадую: всеобщая молва,

Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;

Там будут лишь учить по нашему: раз, два;

А книги сохранят так: для больших оказий.

 

Фамусов: Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:

Забрать все книги бы, да сжечь.

 

Загорецкий: Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами,

Был ценсором назначен я,

На басни бы налег; ох! басни — смерть моя!

Насмешки вечные над львами! над орлами!

Кто что ни говори:

Хотя животные, а все-таки цари.

 

Хлёстова: Отцы мои, уж кто в уме расстроен,

Так все равно, от книг ли, от питья ль,

А Чацкого мне жаль.

По-христиански так, он жалости достоин,

Был острый человек, имел душ сотни три.

 

Фамусов: Четыре.

 

Хлёстова: Три, сударь.

 

Фамусов: Четыреста.

 

Хлёстова: Нет! триста.

 

Фамусов: В моем календаре…

 

Хлёстова: Всё врут календари.

 

Фамусов: Как раз четыреста, ох! спорить голосиста!

 

Хлёстова: Нет! триста! — уж чужих имений мне не знать!

 

Фамусов: Четыреста, прошу понять.

 

Хлёстова: Нет! триста, триста, триста.

 

Явление 22

Наталья Дмитриевна: Вот он.

 

Графиня внучка: Шш!

 

Все

Шш!

(Пятятся от него в противную сторону.)

 

ГОРЕ ОТ УМА: КОГДА СПЛЕТНИ РАСЦВЕТАЮТ WayISayХлёстова: Ну как с безумных глаз

Затеет драться он, потребует к разделке!

 

Фамусов: О господи! помилуй грешных нас!

(Опасливо.)

Любезнейший! Ты не в своей тарелке.

С дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров.

 

Чацкий: Да, мочи нет: мильон терзаний

Груди от дружеских тисков,

Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,

А пуще голове от всяких пустяков.

(Подходит к Софье.)

Душа здесь у меня каким-то горем сжата,

И в многолюдстве я потерян, сам не свой.

Нет! недоволен я Москвой.

 

Хлёстова: Москва, вишь, виновата.

 

Фамусов: Подальше от него.

(Делает знак Софии.)

Гм, Софья! — Не глядит!

 

София (Чацкому): Скажите, что вас так гневит?

 

Чацкий:  той комнате незначущая встреча:

Французик из Бордо, надсаживая грудь,

Собрал вокруг себя род веча,

И сказывал, как снаряжался в путь

В Россию, к варварам, со страхом и слезами;

Приехал — и нашел, что ласкам нет конца;

Ни звука русского, ни русского лица

Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;

Своя провинция. Посмотришь, вечерком

Он чувствует себя здесь маленьким царьком;

Такой же толк у дам, такие же наряды…

Он рад, но мы не рады.

Умолк. И тут со всех сторон

Тоска, и оханье, и стон:

Ах! Франция! Нет в мире лучше края! —

Решили две княжны, сестрицы, повторяя

Урок, который им из детства натвержён.

Куда деваться от княжен!

Я одаль воссылал желанья

Смиренные, однако вслух,

Чтоб истребил господь нечистый этот дух

Пустого, рабского, слепого подражанья;

Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,

Кто мог бы словом и примером

Нас удержать, как крепкою возжой,

От жалкой тошноты по стороне чужой.

Пускай меня отъявят старовером,

Но хуже для меня наш Север во сто крат

С тех пор, как отдал все в обмен на новый лад, —

И нравы, и язык, и старину святую,

И величавую одежду на другую —

По шутовскому образцу:

Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем,

Рассудку вопреки, наперекор стихиям,

Движенья связаны, и не краса лицу;

Смешные, бритые, седые подбородки!

Как платья, волосы, так и умы коротки!..

Ах! если рождены мы всё перенимать,

Хоть у китайцев бы нам несколько занять

Премудрого у них незнанья иноземцев;

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.

«Как европейское поставить в параллель

С национальным — странно что-то!

Ну как перевести мадам и мадмуазель?

Ужли сударыня!!» — забормотал мне кто-то…

Вообразите, тут у всех

На мой же счет поднялся смех.

«Сударыня! Ха! ха! ха! ха! прекрасно!

Сударыня! Ха! ха! ха! ха! ужасно!!» —

Я, рассердясь и жизнь кляня,

Готовил им ответ громовый;

Но все оставили меня. —

Вот случай вам со мною, он не новый;

Москва и Петербург — во всей России то,

Что человек из города Бордо

Лишь рот открыл, имеет счастье

Во всех княжен вселять участье;

И в Петербурге и в Москве,

Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,

В чьей по несчастью голове

Пять, шесть найдется мыслей здравых,

И он осмелится их гласно объявлять, —

Глядь…

 


«ТРИ СЕСТРЫ»: КОГДА ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ МИМО?

Опубликовано: Август 23, 2017 в 16:56

«ТРИ СЕСТРЫ»: КОГДА ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ МИМО?

Три сестры, когда жизнь проходит мимо

пьеса «ТРИ СЕСТРЫ», 1900 год

Чехов АПАнтон Павлович Чехов (17.01.1860 — 2.07.1904гг.)

русский писатель, прозаик, драматург

 

 

Пьеса «Три сестры» — о том, когда жизнь

проходит мимо, – наш выбор к статье

ПОЧЕМУ МЫ ОЩУЩАЕМ НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ ЖИЗНЬЮ?

 

 

 

 

ЦИТАТЫ ИЗ ПЬЕСЫ:

 

…«Вершинин. Что ж? Если не дают чаю, то давайте хоть пофилософствуем.

Тузенбах. Давайте. О чем?

Вершинин. О чем? Давайте помечтаем… например, о той жизни, какая будет после нас, лет через двести-триста.

Тузенбах. Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: «ах, тяжко жить!» – и вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.

Вершинин (подумав). Как вам сказать? Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести-триста, наконец, тысячу лет, – дело не в сроке, – настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее – и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.»…

 

Три сестры, когда жизнь проходит мимо…«Маша. Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима. Мне кажется, если бы я была в Москве, то относилась бы равнодушно к погоде…

Вершинин. На днях я читал дневник одного французского министра, писанный в тюрьме. Министр был осужден за Панаму. С каким упоением, восторгом упоминает он о птицах, которых видит в тюремном окне и которых не замечал раньше, когда был министром. Теперь, конечно, когда он выпущен на свободу, он уже по-прежнему не замечает птиц. Так же и вы не будете замечать Москвы, когда будете жить в ней. Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его»…

 

…«Ирина (рыдая). Куда? Куда все ушло? Где оно? О, боже мой, боже мой! Я все забыла, забыла… у меня перепуталось в голове… Я не помню, как по-итальянски окно или вот потолок… Все забываю, каждый день забываю, а жизнь уходит и никогда не вернется, никогда, никогда мы не уедем в Москву… Я вижу, что не уедем…

Ольга. Милая, милая…

Ирина (сдерживаясь). О, я несчастная… Не могу я работать, не стану работать. Довольно, довольно! Была телеграфисткой, теперь служу в городской управе и ненавижу, презираю все, что только мне дают делать… Мне уже двадцать четвертый год, работаю уже давно, и мозг высох, похудела, подурнела, постарела, и ничего, ничего, никакого удовлетворения, а время идет, и все кажется, что уходишь от настоящей прекрасной жизни, уходишь все дальше и дальше, в какую-то пропасть. Я в отчаянии, я в отчаянии! И как я жива, как не убила себя до сих пор, не понимаю…»

 

Три сестры, когда жизнь проходит мимо…«Андрей. О, где оно, куда ушло мое прошлое, когда я был молод, весел, умен, когда я мечтал и мыслил изящно, когда настоящее и будущее мое озарялись надеждой? Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны… Город наш существует уже двести лет, в нем сто тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного подвижника ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного ученого, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть или страстное желание подражать ему. Только едят, пьют, спят, потом умирают… родятся другие и тоже едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством, и жены обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и искра божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери… (Ферапонту сердито.) Что тебе?»

 

…«Вершинин. Что же еще вам сказать на прощание? О чем пофилософствовать?.. (Смеется.) Жизнь тяжела. Она представляется многим из нас глухой и безнадежной, но все же, надо сознаться, она становится все яснее и легче, и, по-видимому, не далеко время, когда она станет совсем ясной. (Смотрит на часы.) Пора мне, пора! Прежде человечество было занято войнами, заполняя все свое существование походами, набегами, победами, теперь же все это отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока нечем заполнить; человечество страстно ищет и конечно найдет. Ах, только бы поскорее!

Пауза.

Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие. (Смотрит на часы.) Мне, однако, пора…»…

 

 


«ШАНТАРАМ»: КАК ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ?

Опубликовано: Август 23, 2017 в 14:00

«ШАНТАРАМ»: КАК ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ?

Роман «Шантарам» – исповедь человека, сумевшего выбраться из бездны, уцелеть, выжить и отказаться от привычных планов в трудных и порою невыносимых условиях.

 

Шантарам, как изменить свою жизнь WayISay

время чтения:    4 минуты

 

 

После прочтения книги еще больше видишь многообразие и контрастность окружающего мира и чувствуешь, как любовь открывает в людях лучшее, что в них есть. Каждый удар человеческого сердца – это целая вселенная возможностей.

 

В статье мы также приводим интересные выдержки из интервью журнала «Rolling Stone» с автором романа – Грегори Дэвидом Робертсом.

 

РОМАН «ШАНТАРАМ», 1997 год («Тень горы», 2015) — основой для книги послужили события собственной жизни автора. Основное действие романа разворачивается в Индии, в Бомбее (Мумбаи) в 1980-х годах. «Судьба всегда предлагает тебе два альтернативных варианта — тот, который тебе следовало бы выбрать, и тот, который ты выбираешь».

 

 

Грегори Дэвид Робертс WayISayАвтор романа: Грегори Дэвид РОБЕРТС

родился 21.06.1952 года, Мельбурн, Австралия

 

Австралийский писатель, хорошо известный миру по роману «Шантарам». В прошлом страдал героиновой зависимостью, а также признан судом виновным в ограблении банка. Примечательно, что в момент совершения ограблений он всегда был хорошо одет, произносил «пожалуйста» и «спасибо» тем, кого грабил. Робертс полагал, что таким образом он снижает жестокость своих деяний, но, как он сам же отметит позже, люди отдавали ему свои деньги все же из-за страха. Получив 19 летний срок заключения уже через 2 года он совершил побег из тюрьмы Pentridge (Австралия), затем скрывался в Индии, где прожил около 10 лет.

Сам Робертс отмечал : «Когда меня задержали во Франкфурте в 1990 году и посадили в тюрьму для террористов, я встал на путь исправления. Я больше не собирался быть никем. Я хотел вернуться в Австралию или Индию, чтобы начать новую жизнь. Я был экстрадирован в Австралию, где провел в заключении в одиночной камере два года, а потом получил новый срок за побег из страны в 1980 г. Меня освободили в 1997 г. Тогда я почти шесть лет писал „Шантарам“. Мой срок заключения истек два года назад, и я продолжал писать и зарабатывать деньги, чтобы помочь родителям. Теперь, когда книга опубликована, я готов вернуться в Мумбаи».

 

 

 

Этот роман — наш выбор к  статьям

ОТ ЧЕГО ЗАВИСИТ НАШЕ САМОЧУВСТВИЕ?

«ЗАЧЕМ И КАК УПРАВЛЯТЬ ПОТРЕБНОСТЯМИ? ЧАСТЬ ПЕРВАЯ»

«ЗАЧЕМ И КАК УПРАВЛЯТЬ ПОТРЕБНОСТЯМИ? ЧАСТЬ ВТОРАЯ»

 

 

 

НЕМНОГО ИНТЕРЕСНОГО О РОМАНЕ:

Здесь мы собрали самые интересные выдержки из интервью журнала «Rolling Stone» с автором романа – Грегори Дэвидом Робертсом.

 

WayISay прямая речьRolling Stone: Где и когда вы начали писать роман?

 

Грегори Робертс: В изоляторе. Дело было так: через месяц после сидения в одиночке я стал гораздо лучше слышать, так как там ты все время прислушиваешься к другим. В одиночке многие сходят с ума: они находят, чем можно вскрыть вены, они бьются головой о стены, ломают себе башку — только ради того, чтобы попасть в госпиталь и там увидеть других людей. Они готовы на все, чтобы попасть наружу. Чаще всего, когда тюремщики открывают камеры, чтобы отвести заключенных, например, в душ, кто-нибудь кидается в драку, а охранники загоняют его назад. У меня был такой сосед: он постоянно на них бросался, а они каждый раз лупили его до полусмерти. Однажды ночью я прокричал ему: «Слышишь меня? Это Док». (В тюрьме меня называли Доктором.) — «О, привет! Я читал про тебя в журнале. Давай, когда все это закончится, выпьем с тобой чайку?» — «Для тебя это может никогда не закончиться! Они забьют тебя до смерти, если будешь продолжать в том же духе». — «Но я ничего не могу с собой поделать: я схожу с ума, я их ненавижу! Что мне делать?» Я начал обучать его медитации, каждый вечер, после отбоя. Через неделю наших занятий еще один сосед прокричал мне, что хочет к нам присоединиться. Через месяц занималось все отделение — сорок человек, ежедневно. Мы никогда друг друга не видели, только слышали. Через какое-то время меня вызвал к себе кум: «Я не знаю, что это за индийская *************** ты их учишь, но не вздумай прекращать!» — «Почему?» Он назвал мне цифры: покалечило себя — ноль, попыток самоубийства — ноль, самоубийств — ноль, нападений на офицеров охраны — ноль. «Продолжай, пожалуйста, занятия. Что я могу для тебя сделать?» Я ответил цитатой из Достоевского: в тюрьме лучше провести пятнадцать лет с пером и бумагой, чем два года без них. «Хоть это и против правил, — сказал он, — но ты получишь то, что просишь». Так я начал писать.

 

Шантарам, как изменить свою жизнь WayISay

 

RS: В «Миллионере из трущоб» мафиози показаны жестокими ублюдками, выжигающими детям глаза, а в вашей книге, условно говоря, мафиози — джентльмены в белых перчатках.

 

Грегори Робертс: В «Миллионере» показана не мафия, а голимые беспредельщики, живущие без понятий. Таких мы валили сразу, без разговоров. Старая мафия была строго структурирована и жила по своим правилам. В понятия входило и то, что нельзя трогать женщин и детей. В старые времена у мафии были обязанности. Мафия смотрела за людьми и помогала им решать споры и проблемы по справедливости. Каждый человек на районе знал, где сидит смотрящий. К смотрящему приходили люди с разными жалобами: «Торговец нас обманывает, хозяин бьет, завод не заплатил за работу», — и он разбирался во всех этих делах. А главарей нынешней мафии никто и в глаза не видел, они живут за границей, в Дубае или Пакистане.

 

Шантарам, как изменить свою жизнь WayISay

 

RS: Насколько персонажи вашей книги реальны?

 

Грегори Робертс: Все герои придуманы мной — ведь я же писатель! Но опыт и события реальные. Я был в тюрьме, я был в Афганистане, но все герои вымышленные. Я использовал имена настоящих людей, но истории, которые происходят с ними в романе, никогда не происходили в жизни их прототипов. Например, у меня действительно был гид, который отвез меня к себе в деревню, а потом поселил в трущобах. Это все правда. Но парень в жизни был совершенно не похож на героя книги — более того, был полной его противоположностью. Мне он был симпатичен, а другим — отнюдь. Даже его семья, приглашая меня приезжать к ним в гости, просила не брать его с собой: мол, от него всегда одни неприятности. Но когда я писал книгу, мне хотелось, чтобы этот персонаж был олицетворением Индии, ее широкой улыбкой, визитной карточкой. Мне нужен был герой, которого бы полюбил читатель. Мне нужно было, чтобы читатель вместе с ним смеялся, переживал, чтобы он увидел Индию его глазами.

 

RS: В вашем романе масса уровней повествования, слоев, симулякров, отсылок. Вы полагаете, что все это необходимо считывать?

 

Грегори Робертс: Я — серьезный писатель, уровня старых мастеров. Я хочу писать как Толстой, как Достоевский. Террасы моего романа располагаются на четырнадцати символических уровнях. Первые два — это Библия и «Ад» Данте. Мораль «Шантарама» строится на опыте изгнания, а тема изгнания в романе отсылает к этим двум великим книгам. У каждой книги есть свои тотемные животные. Животные — для книги словно парфюм, тонкий флер, который помогает читателю чувствовать и сопереживать. В «Шантараме» это лошадь и медведь. В любом романе есть добродетель и есть порок. В «Шантараме» добродетелью является человечность, а пороком — гордыня. Каждый герой, идущий ко дну в этом романе, тонет из-за своей гордыни. Например, Кадерхан, вместо того чтобы взять в афганский поход практичных ослов или верблюдов и остаться в живых, берет самых лучших породистых лошадей. О разнице между гордыней и добродетелью я, собственно, и писал эту книгу. Я люблю собирать роман, как архитектор — здание. Я физически раскладываю на столе макет каждой главы, и он занимает несколько метров. Это глубокая, многослойная работа; так писали Стендаль и Флобер, так был создан «Моби Дик».

 

Шантарам, как изменить свою жизнь WayISay

 

RS: Что с вами на самом деле случилось после того, как закончилась история «Шантарама»? Ведь вас все-таки поймали?

 

Грегори Робертс: Именно об этом я писал продолжение! Я ездил на Шри-Ланку с контрабандой золота и паспортов. Я занимался нелегальными перевозками наркотиков и денег в Европу. Я участвовал в мафиозных разборках за передел сфер влияния в Бомбее. В конце концов я все-таки порвал с мафией и обрел независимость. Да и мафия сильно изменилась: они стали заниматься похищением людей. Зачем, мол, нам вся эта волокита с золотом и документами — лучше захватим пятерых, одного убьем, а четверо заплатят как миленькие. В таких схемах я себя не видел, поэтому ушел. А спустя год моей независимости, когда я вез товар в Германию, меня замели. Я отсидел полтора года в немецкой камере, потом еще два года в одиночке, без неба и солнца, в наказание за попытку побега. А потом еще четыре года на «строгаче». В той тюрьме я боролся за экстрадицию. Я дал себе слово научиться писать и читать на немецком и написал множество петиций. Я изучил немецкие законы, сам защищал себя в суде и выиграл процесс. Потом я боролся в австралийском суде и четыре раза выходил победителем. Мне хотели дать пять лет, а я добился смягчения приговора и зачтения немецкой отсидки.

 

RS: Как и почему вы бросили алкоголь и наркотики?

 

Грегори Робертс: Я сидел в немецкой тюрьме и, как всегда, планировал побег. Это был далеко не первый мой побег, и психологически я был полностью готов вырваться на свободу. Я медитировал перед побегом, и вдруг у меня случилось видение: я увидел лицо моей матери. И тут все перевернулось. Я понял, что не могу больше поступать с ней так. Что убиваю ее своим эгоизмом. Я открыл глаза, чтобы осознать, что больше не могу так жить. Что должен отказаться от своего плана, отсидеть все положенное — но если я выживу в тюрьме, у меня начнется новая жизнь. Я продолжу писательскую карьеру, но для этого мне надо достичь концентрации, и в первую очередь я должен быть трезв. Решение завязать пришло вместе с решением не сбегать. Вернулся в свою камеру, изорвал сигареты в труху и с тех пор — вот уже двадцать лет — ни разу не выпил, не покурил, не употребил наркотиков и не попытался совершить преступление. Зато теперь на каждой деловой встрече я знаю наверняка, что концентрируюсь на задаче лучше любого из ее участников. Ведь каждый из присутствующих за последние двадцать лет выпил хотя бы раз, а я – нет!»

 

отрывок из интервью журнала «Rolling Stone»

с Грегори Дэвидом Робертсом

источник

 

 

 

ЦИТАТЫ ИЗ РОМАНА:

 

Шантарам, как изменить свою жизнь WayISay

 

«Входя в какую-либо дверь, мы делаем шаг, как в пространстве, так и во времени. Каждая дверь ведет не только в данное помещение, но также в его прошлое и текущее нам навстречу будущее».

 

«Из этого и состоит наша жизнь. Мы делаем один шаг, затем другой. Поднимаем глаза навстречу улыбке или оскалу окружающего мира. Думаем. Действуем. Чувствуем. Добавляем свои скромные усилия к приливам и отливам добра и зла, затопляющим планету и вновь отступающим. Несём сквозь мрак свой крест в надежду следующей ночи. Бросаем наши храбрые сердца в обещание нового дня. С любовью — странным поиском истины вне самих себя — и с надеждой — чистым невыразимым желанием быть спасёнными. Ибо пока судьба ждёт нас, наша жизнь продолжается. Боже, спаси нас. Боже, прости нас. Жизнь продолжается».

 

«Как бы часто и глубоко я ни задумывался о злоключениях прошлого или горестях и обещаниях настоящего, мне не хватало уверенности, или доверия, или веры, чтобы выбрать своё будущее. Мне не хватало каких-то точных данных, какого-то неоспоримого факта или, может быть, отстраненного взгляда на свою жизнь, чтобы увидеть ее ясно. Я был уверен в своих поступках, но не понимал их».

 

«Человек, спасающийся бегством, старается, преодолевая боль, вырвать из сердца своё прошлое, остатки своего бывшего «я», память о тех местах, где он вырос, о тех людях, кто любил его. Бегство позволяет ему выжить, теряя себя самого, но он всё равно проигрывает. Мы можем отвергнуть своё прошлое, но оно продолжает мучить нас, оно следует за нами как тень, которая назойливо, вплоть до самой смерти, шепчет нам правду о том, кто мы такие».

 

«Говорят, что человек не может возродить прошлое, и это, конечно, верно, но так же верно и то, что он должен стремиться возродить его, и он действительно непрерывно стремится к этому, даже против собственной воли».

 

«Прошлое отражается в нашем сознании сразу двумя зеркалами: одно яркое, в нем видно то, что мы когда-то сказали или сделали, другое темное, заполненное невысказанным и несделанным».

 

«Зарождение каждой любви, каждого действия, чувства, мысли имеет свои основания и призвано сыграть определенную роль. И порой мы понимаем их. Иногда мы видим прошлое очень ясно, и связи между отдельными его частями предстают перед нами так четко, что каждый шов, скрепляющий их, приобретает смысл, и мы читаем послание, зашифрованное в нем. В любой жизни, как бы полно или, наоборот, убого она ни была прожита, нет ничего мудрее неудачи и нет ничего яснее печали. Страдание и поражение — наши враги, которых мы боимся и ненавидим, — добавляют нам капельку мудрости и потому имеют право на существование».

 

«Иногда поймать удачу значит оказаться в нужном месте в нужный момент и сделать по наитию именно то, что нужно, и именно так, как нужно. Но для этого необходимо забыть свои амбиции, честолюбивые помыслы и планы и целиком отдаться волшебному судьбоносному моменту».

 

«Если мы сами не заработаем своё будущее, его у нас и не будет. Если мы не трудимся ради него, то мы его не заслуживаем и обречены вечно жить в настоящем. Или, что ещё хуже, в прошлом. И, возможно, любовь – это один из способов заработать себе будущее».

 

 


«ЧЕЛОВЕК В ФУТЛЯРЕ»: К ЧЕМУ ВЕДЕТ СТРАХ ЖИТЬ?

Опубликовано: Июль 31, 2017 в 18:00

«ЧЕЛОВЕК В ФУТЛЯРЕ»: К ЧЕМУ ВЕДЕТ СТРАХ ЖИТЬ?

Человек в футляре, к чему ведет страх жить

рассказ «ЧЕЛОВЕК В ФУТЛЯРЕ» 1898г.

«Человек в футляре: всё у него в футляре. Когда лежал в гробу, казалось, улыбался: нашёл свой идеал»

Чехов АПАнтон Павлович Чехов (17.01.1860-2.07.1904гг.)

русский писатель, прозаик, драматург

 

 

Рассказ «Человек в футляре» — о том, к чему

ведет страх жить, — наш выбор к статье

ЗАЧЕМ НАМ ТЕЛО, УМ, ДУША И НАСТРОЕНИЕ?

 

 

ЦИТАТЫ ИЗ РАССКАЗА:

 

«Жизнь — это миг. Ее нельзя прожить сначала на черновике, а потом переписать на беловик»

 

Человек в футляре, к чему  ведет страх жить«Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено – и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:

– Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло.

Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело?»

 

«Разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр?»

 


«ЛЕБЕДЬ, РАК И ЩУКА»: ПОЧЕМУ НЕТ НАСТРОЕНИЯ?

Опубликовано: Июль 31, 2017 в 17:28

«ЛЕБЕДЬ, РАК И ЩУКА»: ПОЧЕМУ НЕТ НАСТРОЕНИЯ?

Лебедь, Рак и Щука, почему нет настроения

басня «ЛЕБЕДЬ, РАК И ЩУКА», 1814г.

Крылов ИАИван Андреевич Крылов (2.02.1769 — 9.11.1844гг.)

русский публицист, поэт, баснописец

 

 

Басня «Лебедь, рак и щука» актуальна в ответе

на вопрос «Почему нет настроения?»,- наш выбор к статье

ЗАЧЕМ НАМ ТЕЛО, УМ, ДУША И НАСТРОЕНИЕ?

 

 

 

Когда в товарищах согласья нет,

На лад их дело не пойдет,

И выйдет из него не дело, только мука.

Однажды Лебедь, Рак да Щука

Везти с поклажей воз взялись,

И вместе трое все в него впряглись;

Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка:

Да Лебедь рвется в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.

Кто виноват из них, кто прав, — судить не нам;

Да только воз и ныне там.

 

НЕМНОГО ИНТЕРЕСНОГО О БАСНЕ:

 

Сюжет содержит намек на события того времени: недовольство русского общества действиями политических союзников императора Александра; по другой версии, современники связывали сюжет басни с разногласиями между членами Государственного Совета.

 

Движения компаньонов по общей работе, подверженное действию инстинктов, как это подчеркнуто на примере животных с противоположными инстинктами, и является основным противоречием слов, заявленных намерений в противоположность намерениям истинным, пусть и не осознаваемым самими персонажами. Очевидно, бессознательные намерения людей, недоговорившихся об общем деле, а возможно и не прочувствовавших свои истинные намерения до конца, и послужила основной вдохновляющей идеей для Крылова.

 

Однако, по наблюдению Л. С. Выготского, изложенному в труде «Психология искусства» (1922), описание действий персонажей расходится с заявленной в начале басни моралью. В главе «Анализ басни» Выготский, приведя мнение А. Е. Измайлова о том, что если бы поклажа была легка, то лебедь мог поднять на воздух воз, щуку и рака, подчеркивал это противоречие, составляющее, по его мнению, «психологическую основу всякой поэтической басни»:

«Дело не в конечном соображении нашего критика, но в его основной мысли, что соединение этих трех героев за общим делом есть противоестественное, следовательно, сам рассказ иллюстрирует не то, что в товарищах согласия нет, напротив, мы в басне не находим и намека на то, чтобы между животными существовало какое‑нибудь несогласие, напротив того, мы видим, что все они стараются чрезмерно, «из кожи лезут вон», и даже невозможно указать, кто из них виноват, кто прав. … Мы увидим ниже, что самый этот момент невозможности, противоречия есть необходимое условие при построении басни, и если бы при иллюстрации общего правила нам потребовалась хорошая басня, мы могли бы её составить чрезвычайно просто, придумавши какой‑нибудь случай, где двое или несколько товарищей, ссорясь между собой, не могли довести какого‑нибудь дела до конца. Поэт поступает совершенно иначе: он, с одной стороны, напрягает до крайности струну полного согласия, он развивает до гиперболизма мотив необычайно твердого намерения — «из кожи лезут вон»; нарочно отбрасывает все внешние мотивы, которые могли бы помешать, — «поклажа бы для них казалась и легка», и параллельно с этим и в той же мере он до крайности натягивает другую струну, противоположную струну разброда и разнонаправленности действий своих героев.»